– Я вас прекрасно помню, господин д’Артаньян. Вы-томеня, конечно, не узнали, где вам упомнить каждого сержанта, но это я вас нетак давно отводил в Консьержери, когда вы возле самого Лувра с кем-то дралисьна шпагах… И помню, что за люди примчались вас освобождать…

– Вы кардиналист, сударь? – не теряя времени,спросил д’Артаньян.

– Вот именно. Я, изволите знать, дворянин, хотя ивынужден занимать столь ничтожную должность… В общем, я понимаю, что тут что-тоне то… Идите себе с богом, я вас не видел и вы меня не видели… Для комиссара ячто-нибудь придумаю, если только вообще придется. Чует мое сердце, что никтотак и не придет подавать на вас жалобу… Так что идите себе…

– Сержант! – воскликнул д’Артаньян. – Выобязаны ее арестовать, и немедленно! Честью клянусь, она виновна в похищенииженщины, которую кардинал считает одним из своих самых преданными слуг…

– Я верю, сударь, верю… Но – не просите. Вы же видели,какая у нее бумага… Кардинала сейчас нет в Париже, а я – человек маленький… Намне в случае чего и отыграются… Что мог, я для вас сделал. Но лезть в этижернова – увольте. То, что для вас обойдется, для меня боком выйдет. К человекус такой бумагой я и близко не подойду… Всего вам наилучшего!

Он поклонился и решительно направился прочь, прежде чемгасконец успел пустить в ход угрозы или обещание денег. Ясно было, чтобесполезно догонять его, хватать за рукав…

Оглянувшись, д’Артаньян поманил Лорме и тихонько распорядился:

– Укройся где-нибудь в подходящем месте и наблюдай задомом. Если она попытается уйти, иди за ней… Именно за ней. Сам Бонасье –мелкая сошка, нам нужна в первую очередь она… А мы попытаемся отыскатького-нибудь, кто не испугается этой самой бумаги. Пойдемте, Каюзак!

– Я поступил правильно, отправившись к вам заподмогой? – спросил д’Артаньян. – В одиночку ничего не добился бы…

– Все правильно, – сказал ехавший рядом Рошфор. –Подписанный королевой открытый лист – вещь серьезная. Особенно для тех, ктопонятия не имеет об истинных взаимоотношениях королевской четы, то естьбольшинства парижан. Попытайся вы с Каюзаком вытащить ее из дома силой, она,несомненно, вновь подняла бы крик, собрала толпу, вам здорово досталось бы… Гдеже ваш Лорме?

– Его нигде не видно, – сказал д’Артаньян,оглядываясь.

Улица была пуста, если не считать мальчишки, прислонившегосяк столбу ворот соседнего дома. Рошфор первым спрыгнул с коня и, не тратявремени, взбежал на крыльцо. За ним последовали д’Артаньян и четверо незнакомыхгасконцу людей в обычной одежде – двоих из них уверенно можно было счестьдворянами, а вот остальные вряд ли заслуживали столь почетного определения,будучи, несомненно, простыми сыщиками.

– Они могли сбежать… – проговорил д’Арта– ньян.

– Ваш галантерейщик, в отличие от своей супруги, –помеха, которая затруднит путь любым беглецам… – сказал Рошфор,предусмотрительно вынимая из-за пояса пистолет и одним рывком распахивая входнуюдверь.

Они вломились в прихожую, прекрасно знакомую д’Артаньяну.Стояла тишина, обширная комната была пронизана солнечными лучами, в которыхослепительными искорками вспыхивали порой пылинки.

Потом из-под лестницы послышался стон. Рошфор поднялпистолет, но тут же опустил оружие – оттуда показалась голова и плечи человека,с усилием выползавшего к ним, упираясь в пол обеими руками. Узнав Лорме, закоторым тянулась кровавая дорожка, д’Артаньян бросился к нему, вытащил насередину прихожей и осторожно перевернул на спину. Камзол на груди слуги намокот крови, на губах вздувались розовые пузыри. Судя по всему, его дважды удариликинжалом в сердце, но он был еще жив и силился что-то сказать – такое случаетсяс людьми жестокими и упрямыми, способными на некоторое время оставаться прижизни собственной волей там, где человек более мирный и мягкий давно испустилбы последний вздох…

– Это были не мушкетеры, а англичане, – внятновыговорил Лорме, и его лицо помаленьку стала заливать бледность.

– Кто? – громко переспросил д’Артаньян.

– Они не мушкетеры, а англичане. Двоих я в свое времявидел с Винтером, третий, несомненно, тоже… – произнес Лорме.

Его голос звучал все тише и тише, при последних словах кровьхлынула из горла, лицо вытянулось, глаза остекленели. Д’Артаньян понял, что этоконец, и, опустив отяжелевшее тело на пол, перекрестился.

– Что он имел в виду? – спросил он расте– рянно.

– Не знаю, – жестко ответил Рошфор. – Живее,осмотрим комнаты!

Д’Артаньян вбежал за ним следом в гостиную хозяев.

Г-н Бонасье, в незашнурованных башмаках и незастегнутомкамзоле, валялся лицом вверх у стола, на котором стояла бутылка вина, – иего застывшее, запрокинутое лицо, исполненное безмерного удивления, было белым,как мрамор, и сплошь покрыто маленькими красными точ– ками…

Подняв глаза на Рошфора, д’Артаньян поразился лицу графа –на нем читались такое изумление и страх, каких гасконец никак не ожидал увидетьу этого железного человека.

– Боже мой, это невозможно… – прошептал граф,словно в бреду. – Но, с другой стороны…

– Что это? – задал д’Артаньян совершеннобессмысленный вопрос.

– Та самая досадная помеха, о которой я вамговорил, – сказал Рошфор, словно бы опамятовавшись. – Помеха,способная повиснуть гирей на ногах у любого энергичного беглеца вроде очаровательнойКонстанции… А еще это человек, который знал слишком много опасных вещей о ней ио других…

– Но это же!.. – отчаянно воскликнулгасконец. – Это не по-человечески, в конце концов! Можно еще понять, когдаона подсыпала яд врагам… Но отравить собственного мужа просто потому…

– Вот именно, – сказал Рошфор с чужим, незнакомымлицом. – Отравить собственного мужа просто потому… Пойдемте, д’Артаньян.Нам тут больше нечего делать, птичка упорхнула… Вы видели мальчишку?

– У соседских ворот? Ну да…

– Нет в Париже таких вещей, которые могли бы пройтинезамеченными для уличного мальчишки, если он присутствует на расстоянии хотябы пары сотен футов от события…

С этими словами Рошфор, сбежав с крыльца, направилсяпрямиком к помянутому представителю парижского беспутного юношества. Тот, нешелохнувшись и не изменив позы, скорчил странную гримасу – он ухитрился снезаинтересованным видом таращиться в небо, но в то же время косился наприближавшегося графа: трюк, доступный только парижским уличным сорванцам, способнымнаходиться в трех местах одновременно, не говоря уж о том, чтобы смотреть двумяглазами в разные стороны…

Рошфор немедля достал пистоль и поднял его к самым глазаммальчишки, вертя меж пальцами. И выжидательно молчал.